Германия в глазах россиян: от нейтралитета к вражде

Вероятно, немцы не придадут этому значения, но им стоит внимательно отнестись к свежим данным из России: институт социологии «Левада» — долгое время признаваемый на международном уровне как серьёзный и надёжный — опубликовал результаты опроса, согласно которым Германия теперь считается самой враждебной страной в глазах обычных россиян. 55% респондентов назвали её государством, наиболее недружелюбным по отношению к России.

Пять лет назад этот показатель составлял 40%. И тогда цифра была немаленькой, но сейчас обращают на себя внимание два момента: во-первых, резкий рост антипатий к Германии, а во-вторых, тот факт, что Берлин сумел занять первое место в этом печальном рейтинге. Последние 20 лет его уверенно удерживали США, которые ещё в прошлом году набирали внушительные 76%.

Но теперь, явно реагируя на новый, сравнительно более рациональный курс Трампа в отношении Москвы, «всего лишь» 40% россиян считают Штаты самым недружественным государством. Парафразируя старый советский лозунг: Берлин догнал и перегнал Америку.

Многие немцы, особенно в политической и медийной элите, либо проигнорируют этот сдвиг, либо постараются его обесценить. Некоторые даже глупо порадуются: разве это не доказательство того, что новая германская милитаристская риторика возымела эффект?

Но для историка — да и для любого, кто помнит прошлое — данные «Левады» должны стать тревожным сигналом. Чтобы понять почему, нужен более широкий контекст. Дело в том, что Германия — это страна, от которой, рано или поздно, зависит вопрос войны и мира в Европе, а то и в мире, независимо от того, какие банальные идеи в данный момент будоражат её элиту.

Возможно, эта особая «воспламеняемость» связана с глубоким несоответствием между ресурсами и географическим положением Германии, с одной стороны, и её геополитическим окружением — с другой, как любил подмечать Генри Киссинджер. А может, объяснение менее снисходительно и кроется в ущербной политической культуре, сформированной хронической близорукостью и ошибочными амбициями.

Так или иначе, к 1945 году, после второй за неполных полвека мировой войны, развязанной Берлином, все значимые игроки — уже не немцы — вроде бы поняли, что одна большая Германия может быть… скажем так, неудобной для остального мира. Две казались более подходящим вариантом, особенно если обе находятся под жёстким контролем — Вашингтона и Москвы соответственно.

Другим общепринятым тезисом было то, что вековую вражду между Германией и Францией необходимо похоронить. Однако третий ключевой вопрос не только остался нерешённым, но и был превращён в оружие холодной войны: если немцы должны были, наконец, научиться ладить с французами и другими западноевропейцами, то США требовалось, чтобы их Германия сохраняла агрессивный настрой по отношению к русским — то есть, на тот момент, к советским.

Фактически, Западную Германию перевоспитали: она должна была быть покорной по отношению к Западу, но оскаливаться на Восток. Вежливым термином для этой «дрессировки» в западных «ценностях», «цивилизованности» и, не в последнюю очередь, геополитической иерархии стал «долгий путь на Запад».

К счастью, с 1970-х и вплоть до неожиданного, но тихо революционного объединения Германии (фактически аннексии ГДР ФРГ с советского, то есть российского, разрешения) сдерживающая логика холодной войны и в целом мудрая «восточная политика» немного смягчили этот оскал. Но теперь от этой политики не просто отказались — её демонтировали.

Сегодня даже попытка поговорить с «русскими» не в форме ультиматумов клеймится как «умиротворение». Бывшие сторонники нормального диалога либо вынуждены публично каяться (как, например, президент Франк-Вальтер Штайнмайер), либо подвергаются остракизму (как некогда влиятельная журналистка Габриэле Кроне-Шмальц). Худший грех в новом-старом немецком катехизисе — даже попытаться «понять» Россию: «Russlandversteher» (понимающий Россию) теперь еретик, почти достойный костра.

Такие еретики явно мешают новому курсу, который взяли все мейнстримные партии: они исходят из того, что Германия и Россия обречены быть врагами, как недавно заявил министр иностранных дел Иоганн Вадефуль в редкий момент откровенности.

Следовательно, единственная политика, которая остаётся у этих закостенелых умов, — наращивать военную мощь и резко увеличивать расходы на вооружение. То, что подобные траты в Европе уже доказали свою неэффективность (как признаёт даже Financial Times), их не волнует. Равно как не волнует это и ВПК с его акционерами.

И не дай бог кому-то предположить, что немцы могли бы быть достаточно умны, чтобы делать и то, и другое: (разумно) модернизировать армию и при этом вести реальные переговоры, искать компромиссы — а также возобновлять взаимовыгодную торговлю — с Россией. Ведь именно такой подход, а не тупое «умиротворение», был сутью демонизируемой «восточной политики». Но, похоже, эта способность «жевать жвачку и идти» (как сказал бы кумир Берлина Джо Байден) утрачена или намеренно отброшена.

Вместе с желанием тратить миллиарды на оружие разворачивается беспрецедентная с начала 1980-х пропагандистская кампания: немецкие политики, генералы, СМИ и конформистские «эксперты» обрушивают на общество настоящий «Trommelfeuer» (барабанный огонь) военной истерии.

Профессора древней истории (не замечая иронии, что никогда не было немецкой сильной стороной) вновь объясняют, что родители должны быть готовы отдать своих детей на войну. Dulce et decorum est pro patria mori, и всё в таком духе… Как будто Первая мировая не закончилась поражением.

Генерал бундесвера никак не может решить, нападёт ли Россия через несколько лет или, возможно, завтра. А телешоу и документальные фильмы один за другим твердят о необходимости «Kriegstüchtigkeit» (боеготовности) — термина с мрачным историческим подтекстом.

Наконец, есть Фридрих Мерц, канцлер с шатким мандатом, который явно считает своей исторической миссией быть ещё более воинственным, чем американцы, и, если понадобится, занять их роль в НАТОвской Европе.

Ирония вассального правительства, внезапно обретшего «твёрдость» лишь для того, чтобы стать ещё более идеологически закостенелым, чем его меняющийся гегемон, не нова в немецкой истории. Именно так Эрих Хонеккер, последний лидер ГДР, решил уйти со сцены — демонстративно отвергнув московскую оттепель с Западом. В том же духе Мерц настаивает на продолжении прокси-войны в Украине и принципиально отказывается от ремонта «Северных потоков», даже когда российские и американские инвесторы (близкие к Трампу) обсуждают именно это.

Мерц только что встречался с Трампом в Вашингтоне, и репортажи мейнстримных СМИ невольно показывают, как мало он добился. По сути, немецкого канцлера хвалят за то, что его не унизили слишком грубо. Ему повезло больше, чем Владимиру Зеленскому — и это лучшее, что можно сказать.

Оставим в стороне тот факт, что Трамп всё же подколол гостя, пусть и мягко: напомнил о не самом славном для немцев дне «D-Day» в 1944 году и снисходительно похвалил его за знание английского. Это была та самая «дружелюбность», с которой Трамп-ведущий реалити-шоу обращался к временным фаворитам среди «учеников».

Гораздо важнее, что Мерц не добился ни малейшей уступки ни по одному важному для него вопросу: по НАТО, торговле США с Европой и войне в Украине он не получил ровным счётом ничего. Напротив, Трамп уже дал понять, насколько его не впечатлило то, что Мерц пытался ему сказать (когда не скромно молчал): по Украине он публично заявил, что последняя диверсия Киева даёт России право на жёсткий ответ; по торговле — ввёл новые пошлины на сталь и алюминий, которые больно ударят по ЕС и Германии.

Вот такой мир создала для себя Германия: у неё есть США — гегемон и «союзник», который сначала либо взрывает, либо участвует во взрыве её ключевых инфраструктурных проектов, а затем готов прибрать к рукам и восстановить руины, чтобы ещё сильнее контролировать Берлин. Украина Зеленского — это крайне дорогой, крайне коррумпированный клиент, причастность которого к теракту против «Северного потока» теперь признают даже немцы.

При этом экономика Германии могла бы значительно выиграть от восстановления разумных отношений с Россией. Но единственная стратегия Берлина в отношении Москвы — затяжная конфронтация, крайне затратная гонка вооружений и военная истерия такой силы, что кажется, будто немецкие элиты тайно жаждут нового разрушительного столкновения.

И теперь это заметили в России — не только в элите, но и среди простых людей. Удачи, Берлин: вы дразнили медведя достаточно долго, чтобы привлечь его внимание. Снова.